"Нет таких людей, которых нельзя заставить подписать ту или другую бумагу, есть только те, которых заставляли недостаточно долго, и/или недостаточно интенсивно, и/или недостаточно профессионально… Подписать ту или другую бумагу и сломаться - это не одно и то же". Так прокомментировал врач-психиатр Дмитрий Щигельский подписание прошения о помиловании Дмитрием Бондаренко.
1 февраля политзаключенный Дмитрий Бондаренко, которому отказано в УДО, несмотря на тяжелое состояние здоровья, написал прошение. Об этом Дмитрий Бондаренко сообщил своей жене во время телефонного звонка из колонии 4 февраля.
С 30 января в Могилевской колонии вступили в действие новые правила для Дмитрия Бондаренко. Слегка его подлечив, администрация колонии решила ужесточить условия содержания политзаключенного, который перенес сложную нейрохирургическую операцию на позвоночник. Ему были запрещены палка-костыль; не разрешена ортопедическая обувь, которую передавала жена; было запрещено днем лежать; он должен был ходить в строю; предписывались также «лёгкие» виды работ, что может очень широко трактоваться.
Для Бондаренко, который едва передвигался с костылем и которому сложно даже сидеть, новые условия были просто убийственные. На второй день после написания прошения, 2 февраля, ему вернули костыль, ортопедическую обувь и разрешили не ходить в строю с больным позвоночником.
Дмитрий Щигельский, который ушел от преследования спецслужб и осел в США, вспоминает, как его вербовал КГБ с той же целью - давить ан политических.
"Когда я сегодня прочёл о том что Дмитрий Бондаренко написал прошение о помиловании я вспомнил о том как то ли в 99 г. сидел в кабинете у начальника отдела кадров управления КГБ по Могилёвской области и боролся с искушением перейти в штат. Деньги предлагали не бог весть какие, хотя и приличные. Но условия работы, неограниченные фонды на учёбу, обещания всячески содействовать исследованиям … Это соблазняло. Останавливало только одно, понимание того что в Беларуси, рано или поздно, придётся расплачиваться за всё это участием в давлении на политических. Сегодня я ещё раз сказал себе, что, устояв тогда перед соблазном, я сделал правильный выбор. Всем, кто сегодня критикует Санникова, вероятно будет критиковать Бондаренко, других политзаключённых, подписавших подобные бумаги, я бы хотел сказать: «Нет таких людей, которых нельзя заставить подписать ту или другую бумагу, есть только те, которых заставляли недостаточно долго, и/или недостаточно интенсивно, и/или недостаточно профессионально». Жизнь это не кино, и осуждать человека, оказавшегося в экстремальной ситуации (война, тюрьма), за его выбор может только дурак и максималист, сам в таких ситуациях не бывавший, выносящий свои суждения на основании кино и фольклора.
Подписать ту или другую бумагу и сломаться - это не одно и то же. Политика это не спринт, это марафон. Иногда приходится идти на тактические уступки, уступать силе и это нормально. Тем, кто сегодня кричит про то, что Санников кончился как политик, я бы ответил, что народ у нас гораздо умнее чем кажется, уж в таких-то вопросах так точно. Всё вышеперечисленное можно было бы отнести к недостатку жизненного опыта, юношескому максимализму, желанию блеснуть ложной принципиальностью, небольшому уму - это хоть и неприятно, но не смертельно, в каком-то смысле даже простительно. Непростителен наезд на женщину, находящуюся в условиях жесточайшего стресса более года, непростительна попытка отыграть свою личную обиду, превращая её в конфликт поколений, пытаясь раздуть ситуацию до конфликта "низов" и "элиты". Уверенны ли те, кто сегодня критикует Ирину Халип, что у них есть право «бросить в неё камень»?", - задается вопросом Дмитрий Щигельский.
С 30 января в Могилевской колонии вступили в действие новые правила для Дмитрия Бондаренко. Слегка его подлечив, администрация колонии решила ужесточить условия содержания политзаключенного, который перенес сложную нейрохирургическую операцию на позвоночник. Ему были запрещены палка-костыль; не разрешена ортопедическая обувь, которую передавала жена; было запрещено днем лежать; он должен был ходить в строю; предписывались также «лёгкие» виды работ, что может очень широко трактоваться.
Для Бондаренко, который едва передвигался с костылем и которому сложно даже сидеть, новые условия были просто убийственные. На второй день после написания прошения, 2 февраля, ему вернули костыль, ортопедическую обувь и разрешили не ходить в строю с больным позвоночником.
Дмитрий Щигельский, который ушел от преследования спецслужб и осел в США, вспоминает, как его вербовал КГБ с той же целью - давить ан политических.
"Когда я сегодня прочёл о том что Дмитрий Бондаренко написал прошение о помиловании я вспомнил о том как то ли в 99 г. сидел в кабинете у начальника отдела кадров управления КГБ по Могилёвской области и боролся с искушением перейти в штат. Деньги предлагали не бог весть какие, хотя и приличные. Но условия работы, неограниченные фонды на учёбу, обещания всячески содействовать исследованиям … Это соблазняло. Останавливало только одно, понимание того что в Беларуси, рано или поздно, придётся расплачиваться за всё это участием в давлении на политических. Сегодня я ещё раз сказал себе, что, устояв тогда перед соблазном, я сделал правильный выбор. Всем, кто сегодня критикует Санникова, вероятно будет критиковать Бондаренко, других политзаключённых, подписавших подобные бумаги, я бы хотел сказать: «Нет таких людей, которых нельзя заставить подписать ту или другую бумагу, есть только те, которых заставляли недостаточно долго, и/или недостаточно интенсивно, и/или недостаточно профессионально». Жизнь это не кино, и осуждать человека, оказавшегося в экстремальной ситуации (война, тюрьма), за его выбор может только дурак и максималист, сам в таких ситуациях не бывавший, выносящий свои суждения на основании кино и фольклора.
Подписать ту или другую бумагу и сломаться - это не одно и то же. Политика это не спринт, это марафон. Иногда приходится идти на тактические уступки, уступать силе и это нормально. Тем, кто сегодня кричит про то, что Санников кончился как политик, я бы ответил, что народ у нас гораздо умнее чем кажется, уж в таких-то вопросах так точно. Всё вышеперечисленное можно было бы отнести к недостатку жизненного опыта, юношескому максимализму, желанию блеснуть ложной принципиальностью, небольшому уму - это хоть и неприятно, но не смертельно, в каком-то смысле даже простительно. Непростителен наезд на женщину, находящуюся в условиях жесточайшего стресса более года, непростительна попытка отыграть свою личную обиду, превращая её в конфликт поколений, пытаясь раздуть ситуацию до конфликта "низов" и "элиты". Уверенны ли те, кто сегодня критикует Ирину Халип, что у них есть право «бросить в неё камень»?", - задается вопросом Дмитрий Щигельский.
Комментариев нет:
Отправить комментарий